Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего - Страница 62

– В чьей еще гибели?

– Сестер. Пассажиров в поезде. Ваших однополчан. И еще много кого.

– Черт, что за глупости?! Бандиты виноваты. Гнусность виновата эта бессмысленная, революционная, что вокруг бушует. Ты-то чем виновен? Кто тебе такую чушь сказал?

– Да и так понятно. Если бы меня не прятали… если бы я не бегал, много людей живыми бы остались. Екатерина Георгиевна тоже так думает.

– Она тебе сказала?! Вот сук… сумасшедшая. Нашел кого слушать. Она же… – Герман яростно дернул ремень, сползающий с запавшего живота. – Волчица она, вот кто. Хищница. Только глотки грызть способна. Не слушай ты ее. Грех так думать, в конце концов.

– Все мы грешны. Екатерина Георгиевна – честная женщина. Безжалостная, но честная. А вы, Герман Олегович, со мной вовсе как с младенцем говорите, – Прот взял с брички многострадальный пиджак, накинул на костлявые плечи. – Я пойду Павла сменю.

– Эй, – сказал Герман, глядя в перекошенные лопатки. – Я тебя утешать и не думал. Просто нелепо, когда мальчик берет на себя вину за смерть взрослых людей. Мы-то все вокруг, выходит, совершенно безумные и никакой ответственности не несем?

* * *

– Вот эта пружина, стопор вкладыша, ох и вредная штуковина, – Пашка осторожно разбирал диск. – Усвистит в кусты, ищи потом.

Герман кивнул, полируя масляной тряпочкой затворную раму.

– Одного не пойму, – продолжал неунывающий Пашка. – Вот – восемь патронов осталось. Ну на хера нам пулемет? Утопить бы его в ручье, да и дело с концом. «Как у кота яйца», надо же. Ну на кой черт мы его чистим?

– Чтобы руки и башка были заняты, – пробормотал Герман. – Ты что, не понял, – внутри нашей амазонки тупомордый фельдфебель сидит. Определенно. Еще хорошо, что ежечасно в харю кулаком не сует.

– За ней не заржавеет, – Пашка хмыкнул. – С фельдфебелями мне служить не довелось, ты уж извини, ваше благородие. Екатерина Георгиевна наша – дивной сложности барышня. Вот скинула галифе, юбочку, кофточку напялила, платочек на голову, ресничками порх-порх, – клянусь, хоть сейчас под венец веди. Что там Москва с Питером, натуральный Париж. Если, конечно, на заштопанную юбку не смотреть. Я ей так культурно комплимент делаю, она губы кривит и меня посылает. По-моему, как раз на французской мове.

– Не удивлен, – Герман принялся вытирать руки. – Ваша Катерина Георгиевна барышня бесспорно образованная, хотя и тщательно это скрывающая. В наше время модно в рукав сморкаться и загибать по матушке в пять этажей. Конъюнктура-с.

– Положим, сморкаюсь я как придется, потому как носовик потерял, – оправдался Пашка. – Насчет загибов, здесь мне до Катерины далеко. С флотскими она корешилась, что ли? Харкается тоже, не дай бог. Но если на нее со спины глянуть… Ты вот мне скажи, кто красивее, нимфа или фемина?

– Фемина по-латыни просто женщина. Так что именуй свою зеленоглазую богиню лучше нимфой – сие означает богиню поля, луга и прочих болот да оврагов. Она, когда ты ее со спины обозревал, ничего не сказала?

– Ничего не сказала, – небрежно сказал Пашка. – Немножко больно сделала. Фига с два от нее увернешься. Джиу-джитсу. Слыхал, ваше благородие? Японская тайная борьба. Мне приходилось настоящих мастеров видать.

– И жив еще? Чемпион, однако.

– Где мне, я ведь только слегка французской борьбой балуюсь, – Пашка поиграл мускулистыми плечами. – Мне бы телесной массы поднабрать. Вот как война кончится, всерьез боксом займусь. Полезный вид спорта. Между прочим, господин-товарищ прапорщик, жрать уже весьма хочется.

– А ты, Павел, иди. Наверняка где-нибудь поблизости сочувствующие найдутся. Насыпят борща с верхом. Мяса-то награбленного не жалко, самогона реквизированного – хоть залейся. Для того революцию и делали.

– Ты меня не цепляй. Революцию не для самогона делали. И ты гадов, вроде дядьки Петро, к нам не приплетай. Они враги революции еще поядовитее, чем ваш брат золотопогонник. С вами мы честно штыком да пулей управимся, а с ними еще ох как повозиться придется.

– Возитесь. Вы за четверть самогона друг по другу из трехдюймовок лупить готовы.

– Не, невыгодно. Снаряд подороже «четверти» станет, – Пашка ухмыльнулся. – Ты, Герман Олегович, подумай-подумай да к правильному берегу прибивайся. Ты ведь не из графьев. Ну, отчего тебе умом не принять правильное рабоче-крестьянское общество? Там и интеллигенции место найдется.

– Да пошел ты со своим обществом в три норы с приплодом, чтоб ваши ноги по всей мировой революции…

Пашка слушал загибы, кивал. Потом, когда прапорщик иссяк, рассудительно сказал:

– Ой, не зря мы с тобой, ваше благородие, здесь шляемся. Ума-разума набираемся. Тебя уже послухать приятно. Нет, спасибо Екатерине Георгиевне. А ты не торопись. Ругайся, присматривайся, все одно к Советской власти мыслью придешь.

– Да никогда! Чтоб вы своим портяночным духом удавились, быдловатое племя.

– Ну что ты шумишь? Пацана напугаешь. Спокойнее давай, вот по пунктам разберемся…

Крапивы набрали целый ворох. Помяли, порубили, залили водой. Сидели, почесывались.

– Пашка, кто же она такая? – в очередной раз спросил Герман.

– Да кто ж ее поймет? Слушай, может, лучше и не задумываться?

* * *

Катя вернулась уже после полуночи. Вывалилась из кустов, махнула на вскинувшего карабин Пашку:

– Бдите? Хорошо. Как насчет пожрать?

Хромала предводительница куда заметнее, плечо ее оттягивал солидных размеров мешок, опутанный обрывком веревки. Поклажу Катерина с отвращением брякнула у брички. Начала вытаскивать из-под измятого жакета оружие: пару «наганов», «маузер». Села на землю, скептически понаблюдала, как Герман разжигает костерок. Прот уже тащил треснутый, найденный у дороги чугунок. Крошечное пламя наконец разгорелось, чугунок занял свое место. Катя ткнула носком сапога мешок: